|
 |
|
|
|
|
Он учил их, чтобы смеялся живот.
Можно смеяться животом, это очень выразительная часть тела.
И дети это знают, они дразнят друг друга животом.
Или, например, печальное колено.
Но я не видела тренингов, потому что это вещь закрытая.
Это мнемотехника.
Такого рода режиссёры, как Гротовский, Барба, они даже не любят, чтобы это записывали.
Только в памяти.
В памяти «здесь», но ещё важней, в памяти тела.
Тело — одна огромная память.
И в этом Барба солидарен с Гротовским, и развивает это в своём театре.
Пока что всё.
Можно сказать, что идеи, с которыми о работает, персонифицированы, идея спасения отечества, идея религиозная.
Конечно через этих персонажей.
Но для него всякая идея страшна.
Там есть знаменитая цитата из святого писания, но она переиначена.
«Вначале было слово, и слово было от Бога, и слово было Богом»,а у него «Сначала была идея, и идея была Богом».
И это ужасно, потому что это убивает Бога, и человека.
Но не убивает идею, а потом рождается новая идея.
Идея — очень страшная вещь.
Когда он говорит об органической жизни, он имеет в виду слияние, восстановление целостности человека.
Слияние его интеллекта, его сердечной, душевной, телесной сущностей.
Не должно быть всё отдельно.
А идея — отделяет.
Вбивает клин между рассудком и всем остальным.
А потом рассудок тоже тупеет.
Идея может быть убийственна.
Слово, слово творца было благодатно.
А идея — безблагодатна.
Поэтому Барбе она противна.
И он этого не скрывает.
У меня, к третьему просмотру спектакля, сложилось целостное представление о нём.
Мне показалось не столь важным, насколько это персонифицировано, поскольку персонификация использовалась как материал.
И я увидел законченную модель определённого образа существования, определённого среза мира.
И образ Портняжки у меня сложился, как образ человека, отрешённого от мира.
Отнесение к миру в этом спектакле, не отрешенность от мира есть вовлечённость во взаимодействие с идеей.
Это либо её носители, либо прислужники, либо Антигона, которая с этим борется.
И эти три составляющие сложили определённый образ, и в спектакле я увидел определённый законченный цикл.
Который, как материал, использовал и античную трагедию, и недалёкую историю.
Но сам этот цикл, способ, механизм, накладывается, и может быть увиден в самые разные периоды истории, и не может быть связан только с событиями XX века.
И самоценность и отделённость от конкретики мне показалась интересной.
С другой стороны показалось интересной, и немного страшной обречённость этого.
Ведь что происходит?
Полиник переходит на сторону идейности.
Антигона и Портняжка до конца были в контр отношениях с идеей.
И они, так или иначе, проиграли.
Её кровь они пили, а Портняжка снова вышел из этого.
Он увидел мессию вначале, и с этого начался спектакль.
Мессия был увиден глазами Портняжки, и всё это происходило на его глазах.
Но он от этого отстранился, и стал ждать другого мессию.
На этом он замкнул цикл, и из него вышел.
Но невовлечённость, отрешённость персонажа позволяет ему быть непричастным к этой идейности.
И, как я увидел в спектакле, вступание в любое отношение с идеей приводит к прислуживанию, или к гибели.
Я, когда смотрел спектакль, вспоминал вещь, которую прочёл году в 80, написанная Верой Пановой такая притча — сказка «Который час?».
Местами, один в один с тем, что мы увидели, но там акценты другие.
Но я бы сказал, что Портняжка всё это породил, он первый принёс ему.
А потом другие, над ним надсмехаясь, сделали нечто более крупное и значимое, а он потом то, что принёс ему, поставил у себя в комнате, надел шляпу, и это залог того, что он сделает следующий виток.
Он ждал мессию, а тот сказал, «Человека мне дай», потому что он хотел пить кровь.
И он вырезал ему человека и показал.
Но вообще-то начал не Портняжка.
Как начался социум складываться, так и началось манипулирование человеком посредством идей.
Но порождение кумира, например, в сегодняшних глубоких антропологических изысканиях, фиксируется как одна из базовых форм защиты перед конечными факторами бытия.
Порождение кумиров в антропологии всё равно на линии органического, это ступень.
Человек должен что-то иметь.
В книге О. Андрея (Кураева) «Традиция, обряд, догмат», он пишет, что человек по природе своей служитель.
Это антропологический факт.
Здесь есть о чём поговорить.
Самой основной задачей осуждения и обличения идеи, как таковой, идеологизированности, автор, делающий абсолютно политизированный спектакль, проповедующий идею эскапизма.
Идею, имеющую массу последователей.
Я недаром упоминал о 1968.
Всё альтернативное движение, эскапизм, Эрих Фромм, масса других имён, — это идеология, которая представлена сейчас в парламенте.
Министр Фишер, который начал у зелёных с эскапизма, который был проповедником примерно тех же идеалов, которые проповедует автор спектакля, сейчас является Министром иностранных дел Германии, и был адептом того, что произошло в Косово.
Значит, он перешёл из органического развития в неорганическое.
А автор спектакля, не делает ли то же самое.
Это — агитка!
Он говорит, что эти идей — гадость, а эскапизм — классно!
А мне кажется, он говорит, «Живите сердцем».
Антигона живёт сердцем.
Мы довели себя до того, что представляем жизнь человека только в политических формах.
А где всё другое?
Или мы утеряли по пути, или не способствуем вызреванию этого.
Мы все живём слишком рассудком, отслоённым от тела и сердца.
Где идеи свивают своё скорпионье гнездо.
А надо искать путь по органической линии жизни, она есть, может, мы её не чувствуем.
Это не просто, уйти из социума, это значит, вырастить что-то живое.
И ваш Березовский, Слава, стоит на линии неорганической.
|
|
